130 лет со дня рождения Марины Ивановны Цветаевой

8 октября 2022 года исполняется 130 лет со дня рождения Марины Ивановны Цветаевой

Неисчерпаемое наследие поэта, прозаика, переводчицы, автора биографических и критических статей, одной из ключевых фигур «серебряного века» продолжает вызывать не только научный интерес, но и столкновение разных, подчас резко противоположных, мнений и оценок читателей. В культуре вокруг фигуры Цветаевой сложился устойчивый набор фактов и мифов: она писала стихи с 6 лет; её исключили из двух гимназий за дерзкое поведение; в юности она настолько увлеклась Наполеоном, что поставила его портрет вместо иконы; она всю жизнь любила своего мужа – Сергея Эфрона – и постоянно изменяла ему; во время гражданской войны она отдала дочь Ирину в приют, где та умерла от голода; она уехала в эмиграцию, но вернулась в СССР; она вела переписку с Б. Пастернаком и Р.М. Рильке; она покончила с собой в Елабуге.

Такой характер биографии, а также сложность образности, синтаксиса и языка поэзии Цветаевой либо сразу очаровывают, либо безвозвратно отталкивают. Кажется, что универсальный «ключ» к её поэзии, который бы помог читателю «войти» в её творчество, всё ещё не найден, или же вовсе не существует. Тем не менее, мы попытались наметить и пояснить некоторые особенности поэтики Цветаевой, которые могут стать отправным пунктом в освоении её творчества.

1. Связь поэзии с биографией – не просто автобиографизм, но автомифотворчество.

Сама Цветаева в воспоминаниях о М. Волошине «Живое о живом» (1930) определила мифотворчество так: это «извлечение из человека основы и выведение ее на свет». Несмотря на демонстративный отказ Цветаевой от принадлежности к какому-либо литературному направлению начала XX в. («меня ругали <…> Городецкий и Гумилев, оба участники какого-то цеха. Будь я в цехе, они бы не ругались, но в цехе я не буду»), она и её поэзия формировались под влиянием тенденций «серебряного века», одной из которых была установка литераторов на намеренное выстраивание, конструирование собственных биографий.

Цветаева выстраивала автомифотворческие сюжеты с самого начала своего творческого пути, с самых ранних сборников стихов. Первый из них – «Вечерний альбом» (1910) –  имел форму поэтического дневника и начинался с посвящения Марии Башкирцевой – автору знаменитого дневника, которым зачитывались французские и русские девушки. Использование в поэзии интимности, исповедальности дневниковой формы предельно сближало лирическую героиню Цветаевой с её биографической личностью и, тем самым, становилось характерной для искусства модернизма практикой жизнетворчества. Во втором сборнике «Волшебный фонарь» (1912) Цветаева впервые выделила собственное имя Марина как центр своей поэзии:

Пока огнями смеется бал,
Душа не уснет в покое.
Но имя Бог мне иное дал:
Морское оно, морское!
(«Душа и имя»)

Автомифотворчество было принципиально важным для Цветаевой и в последующие годы её жизни: достаточно привести в пример «Поэму горы» и «Поэму Конца» (1924), созданные в качестве символа окончания романа с К. Родзевичем. Эти поэмы, кроме того, часто считают рубежом между первым, юношеским, и вторым, зрелым, периодами творчества Цветаевой.

2. Мифотворчество.

Ещё одной тенденцией литературы модернизма были интерес к мифу, создание новой мифологии и авторских мифологий. Цветаева творила миф не только о себе, но и вокруг себя. При этом она создавала неповторимый синтез, собранный из разных мифологий – библейской (Ева, Лилит, Магдалина), античной (Психея, Афродита, Ариадна, Офелия), средневековой германо-скандинавской (Кримхильда, Брунгильда), фольклорной (Добрыня, Царь-Девица), а также из литературных и исторических образов и сюжетов (Кармен, Дон-Жуан, Манон Леско, Гамлет, Офелия; Жанна д’Арк, Марина Мнишек, Разин, Пугачев, Наполеон). Один из ярчайших примеров мифотворчества Цветаевой – её поэма «Крысолов» (1925), основанная на известной немецкой средневековой легенде, рассказывающей о том, как дудочник освободил город Гаммельн от нашествия крыс.

3. Нарушение меры.

Одна из сторон сложившегося в культуре образа Цветаевой – её бунтарство, мятежная душа (например, увлечение образами Разина и Пугачева), стремление и в жизни, и в творчестве идти своим путём, искать свой путь. Можно вспомнить дерзкий выпад Цветаевой в сторону В.Я. Брюсова в 1912 г.: в ответ на уничтожающую критику своего второго сборника «Волшебный фонарь» Цветаева писала о мэтре русского символизма:

Я забыла, что сердце в Вас — только ночник,
Не звезда! Я забыла об этом!
Что поэзия ваша из книг
И из зависти — критика. Ранний старик,
Вы опять мне на миг
Показались великим поэтом.

Источником цветаевского бунтарства исследователи считают немецкий романтизм и, в частности, концепции романтического двоемирия. Отсюда исходят часто замечаемые биографами противоречивые черты характера Цветаевой: с одной стороны – сила, мужественность, высокомерие, эгоистичность, с другой – робость, мягкость, желание любви. Отсюда же исходит часто замечаемый читателем максимализм поэзии Цветаевой, выраженную на мотивно-образном, метрическом и синтаксическом уровнях тягу к освобождению и несоблюдению мер. Художественный мир Цветаевой выстраивается на противопоставлении вертикальной (верх/низ) и горизонтальной (право/лево) осей, в которых положительным знаком маркирована вертикаль (ср., например, заглавия поэм: «Поэма Горы», «Поэма Воздуха», «Поэма Лестницы»): либо самый высокий взлёт, либо самое глубокое падение:

В мешок и в воду — подвиг доблестный!
Любить немножко — грех большой.

Марина Цветаева – один из самых ярких, сложных и противоречивых поэтов XX в. Пережив своё время, она заслуженно заняла самое высокое место в русской литературе и культуре. Загадочная, трагическая, но удивительная судьба Цветаевой, трудолюбие, упорство и твердость её характера, неповторимый язык и стиль и её стихов и прозы продолжают привлекать читателей и исследователей. И, конечно, особого внимания заслуживает неисчерпаемая любовь и тяга Цветаевой к жизни и к любви как высшему её проявлению – сохранявшаяся даже в самые страшные периоды жизни поэта.

Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной,
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, –
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
– И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.

Материал подготовила старший преподаватель кафедры
журналистики и литературоведения
Баженова Яна Вячеславовна