Сказать, что Достоевский писатель-психоаналитик, значит, сказать что-то тривиальное. Заинтересуешь ли этим кого-нибудь? – твёрдой уверенности нет. Разговорам о психоанализе у нас не очень-то доверяют. А если и доверяют, то каким образом психоанализ Достоевского, и вообще – любой, применить к жизни, прямо вот к моим проблемам, – задастся вопросом читатель? Да и в чём, собственно, он заключается? Как потрогать, предметно ощутить аналитику самого таинственного что есть в человеке?
Чтобы понять природу литературного психоанализа, надо не примешивать к нему З. Фрейда. Статья «Достоевский и отцеубийство», на мой взгляд, – один из отличных примеров самодискредитации фрейдистского направления. Достоевский ближе к К.Г. Юнгу. И он первичен. (Юнг – младший современник Федора Михайловича – родился более чем на полвека позже, в 1875 году.) Достоевский – художник. Юнг – учёный, он, в частности, создавал язык, терминологию, позволяющую описать миры невидимые. Это вовсе не означает, что Достоевский не делал то же самое и его открытия вне науки. Делал и часто делал это намного глубже и интереснее. Нам всем необходимо привыкнуть к тому, что литература (в её высших, классических проявлениях) – художественно-научное (по)знание. Научным её делает социопсихо-анализ. Литература и наука здесь смыкаются в единое целое.
Один из неверных подходов к Достоевскому заключается в утверждении, что он открыл в человеке бездны, которые не видели его предшественники. Достоевский ничего бы не открыл, если бы бездны, вернее, бездна зла вдруг не открылась в самом человеке. Случилось это в совершенно определённое историческое время. Ни один роман Федора Михайловича не мог появиться на десятилетие-полтора раньше, чем появился.
Причина открывшейся бездны – утрата «человеком русского большинства» веры в Бога. Федор Михайлович родился и жил в эпоху кристаллизации культуры постхристианства. Он описывал процесс становления этого «нового» этапа в истории – те изменения, которые происходят во «внутреннем / ментальном человеке».
Достоевский архетипичен. У Юнга наполнением «коллективного бессознательного» являются инстинкты и архетипы. При этом он замечает, что «“демон” и “Бог” – синонимы бессознательного». В архетипической текстуальной матрице, как и в глубинной структуре психики, по Юнгу, нет других сущностей. У Достоевского то же самое. Дмитрий Карамазов говорит Алеше о множестве тайн и загадок, которые «угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь...» И дает самую главную разгадку устройства человеческой души: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Ни у Юнга, ни у Достоевского (и вообще в европейской литературе) других отгадок нет. Та же «атеистическая литература» лишь описывает архетип «демона». Писатель и учёный совершают одно общее открытие: утрата веры в Бога, переводит вектор и энергию устремлений человека в систему инокоординат, в сферу «анти», запускает психобиопрограмму «демон». Именно это и произошло с «новым человеком» – предметом психоаналитических изысканий писателей ХIХ века. И «новым» человек стал только потому, что его языком и поступками вдруг заговорила бездна содомская. И в нём начал затихать голос Бога и совести. «Новый человек» истерично или уже равнодушно и холодно пытается глушить и отрицать в себе этот голос. Чрезвычайно самонадеянный, он уверен, что пришёл в этом отрицании к последней истине.
«Антимир», в котором оказался человек ХIХ века, – перевернутый мир Христа, пространство Антихриста, дьявола, беса, черта... Все эти персонажи не случайно действуют в произведениях писателя. И роль их извечная не поменялась – довести человека и человечество до самоуничтожения.
Одной из таких попыток была предсказанная Достоевским самоубийственная эпидемии коммунизма.
Сегодня мы задыхаемся от всевозможной продукции с потугами на творчество, от новостей, главной темой которых является преступление. Не всегда так было, но когда-то началось. Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский фиксируют – на каком именно историческом этапе.
В романе «Преступление и наказание» почти нет героев непреступников. Преступны Мармеладов, Катерина Ивановна, Соня, Пульхерия Александровна (готова продать дочь), Дуня (готова продаться), пьяная девочка, Свидригайлов, Лужин, Лебезятников, ростовщица Алёна Ивановна, солдат и офицер из распивочной, Иван Иванович Клопшток, Дарья Францевна, Лавиза Ивановна, хозяйка дома, в котором снимают угол Мармеладовы... И здесь и в других произведениях писателя перед нами мир универсально преступный. Это «новый мир». В «Братьях Карамазовых» Достоевский дал ему имя – Скотопригоньевск. Хотя мы вроде бы попытались уйти из Скотопригоньевска – осудили эксперимент, осуществленный большевиками в ХХ веке, осудили и фашизм, но «новый мир» никуда не ушёл. Живущий по своим законам, сегодня он еще более расширился, принял новые формы и стал всеохватным. Уже очевидно, что весь мир живет по сценарию Достоевского. Современному человеку, особенно европейскому, бессознательно хочется дойти до последнего разрушения.
У Юнга описан архетип тени. Тень – это неприемлемое и непризнаваемое в себе человеком, то, кем он не хочет быть. Тень укоренена в бессознательном, её обязательно надо осознать и, если она тьма, то нужно объявить ей войну, потому как тень в этом качестве сама постоянно воюет с человеком. Война на уничтожение – её основная роль. Если не осознать и не использовать шанс победить тень-тьму, тень-демона, она превратит жизнь в бессмыслицу, в дрянь, в бесконечное переступление, в смерть при жизни. По Юнгу, человек может вытеснить в забвение бессознательного не только «отрицательное», но и светлое – вытеснить Бога. Это означает, что тьма победила, что человек проиграл все. Именно этот процесс, это происходя-щее со всеми нами и описывал Достоевский.
Таковы выводы из его литературного психоанализа...
т. +7 (391) 206-26-88
